Все вы наверное читали повесть Л. Толстого "Отец Сергий" и помните каких глубин падения и высот достиг Сергий. Его духовный путь - путь идущего к Богу.
Но что меня впечатлило, причем только при перепрочтении лет в тридцать, это концовка о Пашеньке.
Извиняюсь за длинную цитату, но очень хочу, что бы вы прочитали и высказали свое мнение о вере.
"и с ним худенькая девочка Пашенька
большими кроткими глазами и жалким, робким лицом. И вот им, в их компанию
мальчиков, приводят эту Пашеньку. И надо с ней играть, а скучно. Она
глупая. Кончается тем, что ее поднимают на смех, заставляют ее показывать,
как она умеет плавать. Она ложится на пол и показывает на сухом. И все
хохочут и делают ее дурой. И она видит это и краснеет пятнами и становится
жалкой, такой жалкой, что совестно и что никогда забыть нельзя этой ее
кривой, доброй, покорной улыбки. И вспоминает Сергий, когда он видел ее
после этого. Видел он ее долго потом, перед поступлением его в монахи. Она
была замужем за каким-то помещиком, промотавшим все ее состояние и бившим
ее. У нее было двое детей: сын и дочь. Сын умер маленьким.
Сергий вспоминал, как он видел ее несчастной. Потом он видел ее в
монастыре вдовой. Она была такая же - не сказать глупая, но безвкусная,
ничтожная и жалкая. Она приезжала с дочерью и ее женихом. И они были уже
бедны. Потом он слышал, что она живет где-то в уездном городе и что она
очень бедна. "И зачем я думаю о ней? - спрашивал он себя. Но не мог
перестать думать о ней. - Где она? Что с ней? Так ли она все несчастна, как
была тогда, когда показывала, как плавают, по полу? Да что мне об ней
думать? Что я? Кончить надо".
.......
"И во сне он
увидал ангела, который пришел к нему и сказал: "Иди к Пашеньке и узнай от
нее, что тебе надо делать, и в чем твой грех, и в чем твое спасение".
.......
"Была суббота, и Прасковья Михайловна сама замешивала сдобный хлеб с
изюмом, который так хорошо делал еще крепостной повар у ее папаши.
Прасковья Михайловна хотела завтра к празднику угостить внучат.
Маша, дочь ее, нянчилась с меньшим, старшие мальчик и девочка, были в
школе. Сам зять не спал ночь и теперь заснул. Прасковья Михайловна долго не
спала вчера, стараясь смягчить гнев дочери на мужа.
Она видела, что зять - слабое существо, не мог говорить и жить иначе,
и видела, что упреки ему от жены не помогут, и она все силы употребляла,
чтобы смягчить их, чтоб не было упреков, не было зла. Она не могла
физически почти переносить недобрые отношения между людьми. Ей так ясно
было, что от этого ничто не может стать лучше, а все будет хуже. Да этого
даже она не думала, она просто страдала от вида злобы, как от дурного
запаха, резкого шума, ударов по телу".
........
" - Бабушка, старик страшный тебя ищет.
Лукерья выглянула:
- И то, странник какой-то, барыня.
Прасковья Михайловна обтерла свои худые локти один о другой и руки об
фартук и пошла было в дом за кошельком подать пять копеек, но потом
вспомнила, что нет меньше гривенника, и решила подать хлеба и вернулась к
шкафу, но вдруг покраснела, вспомнив, что она пожалела, и, приказав Лукерье
отрезать ломоть, сама пошла сверх того за гривенником. "Вот тебе наказанье,
- сказала она себе, - вдвое подай".
Она подала, извиняясь, и то и другое страннику, и когда подавала, не
только уж не гордилась своей щедростью, а, напротив, устыдилась, что подает
так мало. Такой значительный вид был у странника".
........
" - Пашенька. Я к тебе пришел. Прими меня.
И черные прекрасные глаза пристально и просительно смотрели на нее и
заблестели выступившими слезами. И под седеющими усами жалостно дрогнули
губы.
Прасковья Михайловна схватилась за высохшую грудь, открыла рот и
замерла спустившимися зрачками на лице странника.
- Да не может быть! Степа! Сергий! Отец Сергий.
- Да, он самый, - тихо проговорил Сергий. - Только не Сергий, не отец
Сергий, а великий грешник Степан Касатский, погибший, великий грешник.
Прими, помоги мне".
........
"- Стива, может быть, ты преувеличиваешь?
- Нет, Пашенька. Я блудник, я убийца, я богохульник и обманщик.
- Боже мой! Что ж это? - проговорила Прасковья Михайловна.
- Но надо жить. И я, который думал, что все знаю, который учил других,
как жить, - я ничего не знаю и я тебя прошу научить.
- Что ты, Стива. Ты смеешься. За что вы всегда смеетесь надо мной?
- Ну, хорошо, я смеюсь: только скажи мне, как ты живешь и как прожила
жизнь?
- Я? Да я прожила самую гадкую, скверную жизнь, и теперь Бог
наказывает меня, и поделом, и живу так дурно, так дурно... "
........
" Касатский вспоминал, как ему рассказывали, что муж бил Пашеньку. И
Касатский видел теперь, глядя на ее худую, высохшую шею с выдающимися
жилами за ушами и пучком редких полуседых, полурусых волос, как будто
видел, как это происходило.
- Потом я осталась одна с двумя детьми и без всяких средств.
- Да ведь у вас было именье.
- Это еще при Васе мы продали и все... прожили. Надо было жить, а я
ничего не умела - как все мы, барышни. Но я особенно плоха, беспомощна
была. Так проживали последнее, я учила детей - сама немножко подучилась. А
тут Митя заболел уже в четвертом классе, и Бог взял его. Манечка полюбила
Ваню - зятя. И что ж, он хороший, но только несчастный. Он больной".
.........
" - Да, да, - говорил Касатский, наклоняя голову. - Ну, а как вы,
Пашенька, в церковной жизни участвуете? - спросил он.
- Ах, не говорите. Уж так дурно, так запустила. С детьми говею и бываю
в церкви, а то по месяцам не бываю. Детей посылаю.
- А отчего же не бываете сами?
- Да правду сказать, - она покраснела, - да оборванной идти совестно
перед дочерью, внучатами, а новенького нет. Да просто ленюсь.
- Ну, а дома молитесь?
- Молюсь, да что за молитва, так, машинально. Знаю, что не так надо,
да нет настоящего чувства, только и есть, что знаешь всю свою гадость... "
..........
" И он хотел идти, но она не пустила его и принесла ему хлеба, баранок и
масла. Он взял все и вышел.
Было темно, и не отошел он двух домов, как она потеряла его из вида и,
узнала, что он идет, только по тому, что протопопова собака залаяла на
него.
"Так вот что значил мой сон. Пашенька именно то, что я должен был быть
и чем я не был. Я жил для людей под предлогом Бога, она живет для Бога,
воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе дело, чашка воды,
поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей.
Но ведь была доля искреннего желания служить Богу?" - спрашивал он себя, и
ответ был: "Да, но все это было загажено, заросло славой людской. Да, нет
Бога для того, кто жил, как я, для славы людской. Буду искать его".