О хлесткости ярлыков и слабости аргументов
И не вам учить маньяковски,
Как Россию мою любить!^^^
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ.
Как Россию мою любить!^^^
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ.
Увидев в «СТ» за 18 июля под рубрикой «Полемика» целых два отклика на свой очерк «Константин Васильев и Даниил Андреев – полюса русского менталитета», я обрадовался. Ведь оппонент – близкий тебе человек, его волнуют те же проблемы, что и тебя, и надо быть благодарным, что он не только потрудился прочесть твое произведение, но не поленился и сам взяться за перо. Воспоминания друзей Васильева всегда для меня интересны: каждое придает фигуре художника дополнительный объем.
Что касается отклика Т. Панкратова «Политика – не предмет богословских писаний», то к разряду полемики он отнесен явно по недоразумению. Когда оппоненту приписываются слова, которых он не говорил, взгляды, диаметрально противоположные тем, что он на самом деле разделяет, – это уже не полемика, а дезинформация и клевета.
Весь пафос моего очерка – антифашистский, антивласовский. Я показываю, что сотрудничество генерала Власова с нацизмом создало духовный прецедент, имевший ужасающие последствия в физическом и запредельных мирах. Оно способствовало проникновению идеологии Третьего рейха в сознание К. Васильева и многих его сверстников, а ныне привело к возникновению в России т.н. красно-коричневых политических сил.
По Панкратову же получается, что я разделяю взгляды Власова, исповедую «пораженческие мотивы, обращенные в пору Отечественной войны», допускаю «мысль, что можно было в минувшей войне... сдаться фашистам». Я такой мысли не допускаю, и, как христианин, допустить не могу, ибо понимаю, что это означало бы «окончательное решение еврейского вопроса» в газовых печах и крематориях, окончательное погребение Христа. Кажется, в моем очерке это сказано достаточно ясно. Ясно сказано и о том, чем бы кончилось германское владычество для великого русского народа, носителя уникального типа святости и всемирно значимой культуры: само его существование оказалось бы под угрозой. При этом я ссылаюсь на свою статью, опубликованную «Советской Татарией» три года назад (1989, 8 июля): там я подробно анализировал политическую ситуацию, породившую власовщину.
Русскому народу приходилось выбирать между сталинским, большевистским геноцидом и геноцидом гитлеровским, фашистским. Выбор, что и говорить, несладкий и нелегкий. Оценивая возможные последствия того и другого геноцида, я писал: «Сталин даже в самых чудовищных своих планах не мог пойти на уничтожение и заключение более чем 20 процентов населения своей страны – превышение этого порога... непоправимо дестабилизировало бы всю структуру государства. Тогда как Гитлер... вероятно, оставил бы от нашего населения значительно меньше половины... Российская история могла бы на этом прерваться».
Откуда же возникли инсинуации Панкратова в мой адрес?
Я, как и он, пекусь об «исторической правде», только его правда по-большевистски одномерна, я же стремлюсь воссоздать полноту многомерность правды. Пропагандистское клише о «трусах, предателях и негодяях» меня не устраивает – не могло одновременно собраться такое количество трусов и негодяев и создать РОА. Поэтому я стараюсь проникнуть в психологию, в поведенческие мотивы Власова, власовцев, русских эмигрантов, поддержавших в годы войны с фашизмом Красную Армию, и других, желающих ей поражения. И я «не лжесвидетельствую», гражданин Панкратов, а, напротив, свидетельствую, когда передаю разговор с катакомбниками, пережившими оккупацию, которым и принадлежит мнение: «Сокрушись тогда эта власть» и т.д. Цитируя эти слова, вы представляете это мнение как разделяемое мною, хотя я в своем очерке дважды почеркнуто отделяю свою точку зрения от других взглядов, которые мне приходится излагать. Неужто вы, кандидат наук, в этом не разобрались?
Вы правы, что «о предательстве генерала Власова написано достаточно много». Но слишком уж односторонне. Лишь редкие советские публикации расширяют наши представления о РОА. Таков «Дневник майора РОА» О. Горчакова («Книжное обозрение», 1989, №№ 7, 8); таковы промелькнувшие в нескольких газетах сообщения о том, что власовцы освободили Прагу еще до того, как туда вошли советские войска. Но вот воспоминания самих власовцев, оценки событий их главами мне приходилось читать лишь в «Гранях», «Новом журнале» и другой зарубежной периодике.
Соглашусь, что «большинство наших граждан... не могли размышлять и оценивать, какая тьма тьмее». Сталинская промывка мозгов делала свое дело, и многие в то время с негодованием отвергли бы мысль, что социализм – тьма и этим родствен фашизму. Другие кое о чем догадывались, но гнали подобные мысли, да во время боев и впрямь размышлять было некогда. Но у наших пленных в немецких лагерях времени на размышления было достаточно, и прозрение, как показано в романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба», наступало довольно быстро. Видя как в соседней лагерной зоне пленные союзников получают посылки с шоколадом, наши угрюмо вываривали по третьему разу лошадиный череп и поминали предавшего их «отца народов», который отказался подписать Гаагскую конвенцию. Удивительно ли. что некоторые затек предали и его?
Тем более, что науке предавать большевики учили с 1905 года (Пастернак: «Это рвутся суставы династии данных присяг»). Большевики же еще в первую мировую войну стали авторами «пораженческих мотивов». Ленин выдвинул тогда лозунг поражения в войне собственного правительства. Бумеранг предательства и пораженчества, запущенный в первую мировую войну в сторону царского правительства, вернулся к большевикам во вторую мировую в виде власовщины.
Перечисленные факты означают, что коммунизм антипатриотичен по самой своей сути. Но Панкратову незачем замечать эти факты. Свалив меня в одну кучу с апологетами Власова, он лепит на меня ярлык антипатриота, а дальше следуют измышления и вовсе чудовищные – о моей «атаке на героизм и самопожертвование советского народа в годы войны», о том, что у меня «отсутствует гражданская гордость за мужество и подвиги поколения советских людей периода Отечественной войны».
Нет, гражданин Панкратов, нигде, ни в одной своей статье не посягаю я на героизм и самопожертвование своего народа. Здесь вы, как говаривал М. Булгаков, соврамши. Я горжусь героизмом солдата Даниила Андреева, участвовавшего в прорыве ленинградской блокады, но не питавшего к коммунизму ни малейшей симпатии; видными антикоммунистами стали и фронтовики А. Солженицын, В. Некрасов (список можно продолжить). Я уважаю и самопожертвование коммунистов, коему посвящено стихотворение «Коммунисты, вперед!» А. Межирова, поэта, несколько раз цитируемого в моем очерке.
Мне известно, что героизм проявляла и другая сторона – власовцы: большинство из них, разочарую вас, не было трусами, чего не скажешь о «полководце» и «генералиссимусе» Сталине. В «Розе Мира» остроумно сказано, что история не знает полководца, ни разу не выезжавшего на фронт. Одни красноармейцы защищали «социалистическое отечество», другие просто отечество; власовцы, как они думали, спасали русский народ от сталинского геноцида. Их беда была в том, что, не зная о гитлеровском плане «Ост», они ошиблись в оценке того, какая тьма «тьмее». Советским же воинам, не обработанным лживой нацистской пропагандой, правильную оценку, пусть на уровне интуиции, помог дать инстинкт самосохранения народа, его «коллективное бессознательное». В Киеве гитлеровцев встречали хлебом и солью (разгонят колхозы!), но поведение оккупантов-арийцев быстро развеяло иллюзии. А первые послевоенные годы избавили фронтовиков и от иллюзий в отношении Сталина.
Похоже, Т. Панкратов недопонял и того, что «Ленина и Гитлера в один ряд» гораздо раньше, чем я, поставил Даниил Андреев. Он понимал, что оба – ставленники сатаны, но если бы не было Ленина, то не было бы и Гитлера. Ильич со своей доктриной как бы вызвал из бездны небытия фюрера со встречной доктриной. Соцреализм родился из ленинской идеи о «партийности литературы». В Третьем рейхе поощрялся национал-социалистический реализм в духе теории «крови и почвы», а немецкий экспрессионизм, возникший в начале века и предчувствовавший приход фашизма, официально был объявлен «дегенеративным искусством». (Так и напрашивается сравнение с терминами, рожденными в недрах родного КГБ: идейно-вредная и ущербная литература). Это объясняет, почему К. Васильев, наряду с сионизмом, отмежевался и от экспрессионизма.
Панкратов приписывает мне «попытки божественного освящения политики нынешних российских властей», «оправдание ныне проводимой политики распродажи Родины». Но о каком «освящении» идет речь? Ведь я-то как раз утверждаю, что санкция российского демиурга не осенила правительство «демократов» и Президента Ельцина. Я пишу об опасности торжества бездуховной космополитической доктрины, рожденной в США (сейчас ее стали называть мондиализмом) и, несомненно, сильно захватившей наших «демократов». Из «распродаж» же Родины мне пока известна лишь одна: государственные деньги, которые КПСС переправила за границу незадолго до своего бесславного конца, но «демократы» к этому все-таки не причастны. А «приход к нам западных хозяев», о котором Панкратов говорит с иронией, в разумных пределах был бы, несомненно, полезен. Ведь и при царе в Россию допускался иностранный капитал.
Призыв Панкратова «отказаться от смешения религии с политикой» означает попытку вновь загнать верующих в гетто, в узкие церковные рамки, как это и водилось в годы коммунистического правления, нo это – искажение самой сути религии, которая должна определять все стороны жизни человека. Н. Бердяев заметил, что церковь мало занималась социальными нуждами трудящихся – и эту сферу захватили в свое владение коммунисты. Снова позволить делать политику только безбожникам?
Ключ ко всем казусам панкратовского отклика дает то место, где он говорит о «завоеваниях трудящихся». Но как можно твердить о них после того, что стало известно за последние пять лет? Колхозное рабство и городская прописка связывали советского человека покрепче феодальных пут. Норма эксплуатации трудящихся была самой высокой в мире – нам выплачивали лишь 20 процентов заработанного, присваивая остальное в виде прямых и скрытых налогов. Такой высокой ценой были оплачены убытки нашей абсурдной экономики, наши «бесплатные» жилье, медобслуживание, образование...
Ярость плохо уживается с логикой и объективностью. Автор отклика, о котором идет речь, продемонстрировал это достаточно полно.
М. БЕЛГОРОДСКИЙ.
Опубликовано: Советская Татария. – 1992. – 8 августа, № 156-157. – (Полемика).